Любит? не любит? Я руки ломаю - Страница 16

овладевает
                  мною
                            гипноз,
воды
         и пены играние.
Вот башня,
                  револьвером
                                       небу к виску,
разит
         красотою нетроганой.
Поди,
          подчини ее
                             преду искусств —
Петру Семенычу
                           Когану.
Стою,
          и злоба взяла меня,
что эту
            дикость и выступы
с такой бездарностью
                                   я
                                      променял
на славу,
               рецензии,
                               диспуты.
Мне место
                 не в «Красных нивах»,
                                                    а здесь,
и не построчно,
                          а даром
реветь
           стараться в голос во весь,
срывая
            струны гитарам.
Я знаю мой голос:
                             паршивый тон,
но страшен
                   силою ярой.
Кто видывал,
                      не усомнится,
                                            что
я
   был бы услышан Тамарой.
Царица крепится,
                             взвинчена хоть,
величественно
                        делает пальчиком.
Но я ей
             сразу:
                       — А мне начхать,
царица вы
                  или прачка!
Тем более
                с песен —
                                 какой гонорар?!
А стирка —
                    в семью копейка.
А даром
              немного дарит гора:
лишь воду —
                      поди,
                                попей-ка! —
Взъярилась царица,
                                к кинжалу рука.
Козой,
           из берданки ударенной.
Но я ей
             по-своему,
                              вы ж знаете как —
под ручку…
                   любезно…
                                    — Сударыня!
Чего кипятитесь,
                            как паровоз?
Мы
       общей лирики лента.
Я знаю давно вас,
                             мне
                                    много про вас
говаривал
                  некий Лермонтов.
Он клялся,
                  что страстью
                                        и равных нет…
Таким мне
                   мерещился образ твой.
Любви я заждался,
                              мне 30 лет.
Полюбим друг друга.
                                  Попросту.
Да так,
            чтоб скала
                              распостелилась в пух.
От черта скраду
                           и от бога я!
Ну что тебе Демон?
                              Фантазия!
                                              Дух!
К тому ж староват —
                                   мифология.
Не кинь меня в пропасть,
                                         будь добра.
От этой ли
                  струшу боли я?
Мне
       даже
                пиджак не жаль ободрать,
а грудь и бока —
                            тем более.
Отсюда
             дашь
                      хороший удар —
и в Терек
                замертво треснется.
В Москве
                больнее спускают…
                                                куда!
ступеньки считаешь —
                                      лестница.
Я кончил,
                и дело мое сторона.
И пусть,
              озверев от помарок,
про это
             пишет себе Пастернак,
А мы…
             соглашайся, Тамара!
История дальше
                          уже не для книг.
Я скромный,
                     и я
                            бастую.
Сам Демон слетел,
                              подслушал,
                                                 и сник,
и скрылся,
                  смердя
                               впустую.
К нам Лермонтов сходит,
                                         презрев времена
Сияет —
               «Счастливая парочка!»
Люблю я гостей.
                            Бутылку вина!
Налей гусару, Тамарочка!

1924

Еду

Билет —
              щелк.
                        Щека —
                                     чмок.
Свисток —
                  и рванулись туда мы
куда,
         как сельди,
                           в сети чулок
плывут
            кругосветные дамы.
Сегодня приедет —
                               уродом-урод,
а завтра —
                  узнать посмейте-ка:
в одно
           разубран
                          и город и рот —
помады,
             огней косметика.
Веселых
              тянет в эту вот даль.
В Париже грустить?
                                Едва ли!
В Париже